Пятого в полк прилетел Иван Раков, номинально принявший бомбардировочную эскадрилью, которая также находилась частично в Крыму, частично еще на заводском поле. Раков был легендой авиации – живучий и почти не промахивающийся бомбер, воевавший на всех морских театрах, летавший на всех возможных видах морских бомбардировщиков и штурмовиков, один из немногих живых Героев ударной морской авиации. Живой – это было очень важное слово, большинству Золотую Звезду давали только посмертно. Или уж «предсмертно». Теперь в авиагруппе было уже четыре человека с двумя Золотыми Звездами и полтора десятка – с одной. Вечера в столовой, когда пилоты меняли выбеленные солнцем гимнастерки на новенькую чистую форму, производили на официанток неизгладимое впечатление. В полет вдали от фронта ходили без наград.
К пятнадцатому состав был доведен почти до полного, не хватало обоих гробанувшихся буквально перед самым переводом Глинок. Старший, получивший незадолго до этого пулю в плечо от стрелка «штуки», был сбит немецкими истребителями, которых он необдуманно атаковал, имея неопытного ведомого. Хотя он остался жив, выпрыгнув с парашютом, но сломанные нога и ключица уложили летчика в госпиталь явно на долгий срок. Глинка-младший, которому прочили звено, разбился на отправляющемся в тыл Ли-2 – тоже остался жив и тоже поломал немало костей. Вот ведь судьба…
Последние прибывшие отсыпались, отъедались, жадно выслушивали новости и треп. Все мечтали о купаниях и полетах, о синем море, зеленых садиках, молодом крымском вине. Амет клялся, что знает до сих пор сохранившиеся декханы с невероятными крымскими блюдами. Его слушали с восхищением и облизываясь. После обычной предотъездной суматохи с клятвами местным военным девушкам и прощальными поцелуями радостно собирающих чемоданы жен, поздним вечером загрузились в крытые грузовики и направились в сторону Москвы. Но вместо крупного аэродрома их повезли в самый центр города, к трем вокзалам. Машины въехали на территорию Ленинградского, на въезде часовой проверил какие-то документы у шофера головной машины, которую сопровождал офицер НКВД, и в кузов к летчикам запрыгнул Федоровский.
– Григорий, что за дела? – Покрышев был больше удивлен, чем возмущен. – Через какую задницу мы едем? И почему едем, а не летим?
Полковник, несший на своих плечах основную часть обеспечения, снабжения и вообще организации, широко ухмыльнулся.
– Не удивляйся, Петро, мы немножко в другую сторону едем. Вокруг нас больше секретности, чем ты думаешь. – Он продолжал радостно улыбаться, словно имел про запас что-то более притягательное, чем Крымское побережье. Колонна снова тронулась, несколько минут машины, раскачиваясь, ехали по каким-то разбитым проездам и наконец встали.
– Все, приехали, теперь выгружай ребят.
Федоровский ловко выскочил из кузова, вслед за ним посыпались возбужденно переговаривающиеся офицеры. Они стояли около небольшого состава с новеньким, попыхивающим белым паром паровозом. Несколько темно-зеленых вагонов охранялись часовыми, да и вообще, было видно, что вокруг стоят какие-то люди в форме. Здесь продолжалось движение, деловито ходили военные. Было уже достаточно темно, платформа освещалась скупо. Все это не было похоже на обычную погрузку в воинский эшелон, с его суматохой, матом и теплушками, набитыми молодыми солдатами. Да и сам поезд был почти довоенным – ни одной платформы с зенитками к нему не прицепили.
– Литерный! – с удовольствием произнес Федоровский. – Ворошиловский. По-маршальски поедем!
– Да куда поедем-то? – спросил стоявший рядом молодой майор, лицо которого Федоровский еще не успел запомнить.
– А я разве не сказал? В Ленинград!
– Говорили же, в Крым?
– Ну, потом в Крым. Разве не интересно на свой авианосец посмотреть, а, крабы сухопутные?
– Я-то как раз не сухопутный, – засмеялся тот. – Я из Херсона!
– А чего в авиацию пошел, черноморец?
– Да чего там, – майор снова засмеялся, видимо, своим воспоминаниям. – Куда уж призвали! Я военкому говорю – на флот! А он мне – фигу! В летную школу! Ну и попал в самое пекло…
– Полковник Покрышев? – к ним подбежал невысокий человечек, придерживающий фуражку рукой. – Начальник охраны спецпоезда подполковник Левадзе. Второй вагон ваш, четвертый сержантского состава, по четыре человека в купе. Отправление, – он посмотрел на часы, – через сорок пять минут. Где ваш багаж?
– Багаж! – засмеялся Покрышев. – Наш багаж с нами! Вот! – он поддел ногой поставленную на землю плотно набитую пару вещмешков.
– Тогда грузитесь, – козырнув, начальник охраны убежал к поезду.
– Народ! – обернулся полковник к курящим в стороне летчикам. – В Ленинград едем! Докуриваем и грузимся, пилоты во второй, стрелки в четвертый! Носильщиков не будет!
Со смехом обмениваясь дружескими тычками, летуны потянулись к составу. У некоторых были заслуженного вида фибровые чемоданы, большинство же несли по одному или два вещмешка с истрепанными лямками – немудреное хозяйство фронтового офицера. На некоторых еще можно было прочесть выписанные чернильным карандашом фамилии прежних хозяев, одну поверх другой, в несколько слоев. Стоявший с заложенными за спину руками лейтенант госбезопасности проводил нестройную толпу «героев» презрительным взглядом. Ни выправки, ни понятия о том, куда попали. «Фронтовики» хреновы. Проходивший мимо него капитан в фуражке, сдвинутой на самый затылок, приостановился совсем рядом, спуская с плеча мешок. Лейтенант усмехнулся и смерил его взглядом с головы до ног. Помятое лицо, мускулатура подростка, мятая гимнастерка – это было заметно даже при таком освещении. Сколько он себя помнил, ни один армеец не мог его взгляд выдержать: сверху вниз и с превосходством сильного и уверенного в себе человека. Капитан, в свою очередь, взглянул на него с таким презрением, что особист мысленно сказал «Твою мать!». Встретив такой взгляд на улице, чего еще ни разу не случалось, он провел бы задержание, не теряя ни секунды, чтобы отбить у подлеца охоту так смотреть на сотрудников госбезопасности и вообще поднимать глаза, пока его об этом не попросят. Летчик сделал движение щеками – так, что у лейтенанта на секунду перехватило дыхание. Однако обладатель мятой гимнастерки лишь сплюнул под ноги и пошел дальше, подбрасывая вещмешок на плече. Он чувствовал ненавидящий взгляд лейтенанта спиной и внутренне усмехался. Небольшое развлечение; в жизни, как говорится, так мало радостей.