Танки остановились, за несколько секунд прекратив монотонное вязкое лязганье.
– «Барсук», я «Росомаха-один», продолжить движение вперед двумя группами, по нашим флангам. «Росомаха-два, три, четыре», перестроиться в клин, движение малой скоростью с максимальной осторожностью.
Ганс-Ульрих бросил микрофон коротковолновой рации и перелез к люку. Открыв замки, он осторожно сдвинул в сторону массивный броневой блин и высунул из него голову и плечи. Первым делом он оглянулся назад: да, «тигры» с неторопливой грацией хищников перестраивались в соответствии с его приказом, вновь формируя боевой строй, подобный рыцарской коннице. Когда машины слева и справа почти поравнялись с ним, водитель включил передачу, и командирский танк тоже тронулся с места. Ганс-Ульрих поднял бинокль, разглядывая небольшую рощицу, состоящую из тонких, прозрачных без листьев осин. Оптика позволяла разглядеть даже отдельные стволы деревьев, роща была совершенно прозрачна, а над ней кружились бестолковыми кругами вороны. Метров восемьсот. Очень опасно, хуже не бывает. И уходить, главное, нельзя. Разве что пятясь.
Тщательнейшим образом танкист проглядел рощу справа налево и слева направо. Ни одного стеклянного отблеска, ни одной перебегающей фигуры.
– «Большой Слон», я «Росомаха-один», прошу двухминутный огневой налет на полоску леса в квадратах сорок два-Дора и сорок два-Цезарь, замаскированная артиллерия. Мы в восьмистах метрах западнее, продолжаем движение.
Ждать опять пришлось недолго, воздух забулькал, и вокруг рощи начали рваться тяжелые снаряды. Спереди, сзади, в самой роще, поднимая всякий древесный мусор. По правде говоря, Ганс-Ульрих не ожидал, что дивизия так плотно будет его поддерживать. Видно, действительно дела плохи, если такое внимание оказывается запросам командира фронтовой части. Будь так всегда…
Напряженность исчезла. В роще никого не было, там горел мокрый дерн, дымно, с треском. Вороны, в полном ужасе, пронеслись почти у него над головой, хлопая крыльями. Он проводил их взглядом, а когда повернулся назад, из земли, из-под деревьев, уже замелькали вспышки выстрелов русских пушек, по ушам ударило визгом и свистом. Идущий справа танк вздрогнул, блеснув из щелей ярким белым пламенем, тут же сменившимся на густой масляный дым.
– Огонь! – в ужасе завопил он, захлопывая одновременно люк. – Вперед всем, огонь с ходу! «Росомаха-четыре», принять вправо, обойти рощу! «Барсук», подавляющий огонь! Вперед!
Снаряд то ли срикошетировал от их лобового листа, то ли его просто не пробил, но лампы внутри танка лопнули, засыпав осколками закрывающие их сетки, и наступила темнота, прорезаемая лишь качающимися лучами света из смотровых щелей. Вокруг грохотало и трещало, пулеметы «тигра» мерно и налаженно работали, поливая что-то видимое стрелкам, а Ганс-Ульрих наконец-то втиснулся под командирскую башенку, пнув по дороге британца. Деревья, между которыми горело и рвалось, были уже почти перед ними, оттуда стегали в лицо выстрелы. Русские слишком близко их подпустили, с тридцатью танками так не шутят.
Командирский «тигр» ворвался в рощу. «Пушка справа!» – крикнул водитель, танк не успевал развернуть башню и ударил всем корпусом, подмяв орудие под себя. Они стреляли и давили, танк швыряло влево и вправо, раскачивая, как лодку в море, от сторон отлетала окалина, из щелей, бьющих его по лицу, Ганс-Ульрих видел, как вокруг метались фигуры, пламя столбами поднималось со всех сторон.
– Влево! Башню стволом назад! Гони!
Они вырвались из рощицы с противоположной стороны, оставив позади разрушение и огонь, и он тут же начал разворачиваться, собираясь пройти вдоль тыла русских батарей – по крайней мере, четырех на трехстах метрах, – чтобы добить уцелевшие пушки. Что-то здесь было не так. Он был единственным, прошедшим русскую позицию насквозь, и не видел больше ни одного «тигра» позади.
– «Росомаха-два, три, четыре», «Барсук», где вы, доложите место!
В наушниках была тишина, не было даже треска статики. Крутанувшись в башенке, командир посмотрел вбок, где должна была болтаться антенна командирской рации. Но вместо нее теперь был короткий обрубок.
– Пушка право двадцать, огонь!
Командир батальона повел свою машину вдоль ряда деревьев, сквозь которые просвечивали пожары, стреляя каждый раз, когда видел глубоко вкопанное в землю орудие, выставившее из капонира лишь ствол, обращенный на запад, откуда они пришли. Было невероятно, чтобы русские сумели за ночь так точно выбрать позицию и настолько глубоко закопаться в землю. Просто чудо, что они дали ему подойти достаточно близко. Впрочем, с большей дистанции лобовая плита «тигра» в большинстве случаев не пробивалась – уж это русские должны были знать.
Роща кончилась, танк развернулся на месте, собираясь пройти таким же способом в обратном направлении, зачистив рощу пулеметами от последних ползающих, вжавшихся в землю солдат противника.
– Стой!
За краем деревьев Ганс-Ульрих углядел шевеление и решил рискнуть остановкой, чтобы рассмотреть его получше. «Свиная задница», – пробормотал он, что-то разглядев. Британец, слава Богу, смолчал, потому что на его обычное «Что там?» танкист сейчас, не раздумывая, ответил бы ударом ногой в лицо. За левым от них краем поля, отграничиваемым редкими деревьями, колыхался вертикальный столб дыма, поднимающийся из бронированной машины. Уцелевшая оптика позволяла разглядеть ее во всех деталях обтекаемой формы, чуть колеблющейся под горячим маревом пожара. Незнакомый танк, силуэтом чуть-чуть похожий на помесь «тридцатьчетверки» с «шерманом», но с заметно более крупной пушкой, наклоненной вниз.