Балтика встретила главмаршала проливным дождем, и штабной ЛИ-2 едва не разбился, заскользив при посадке на мокрой полосе. Штаб 13-й воздушной армии располагался в нескольких километрах от крупного аэродрома, где базировались сразу четыре полка и несколько отдельных эскадрилий армейского подчинения.
– Товарищ главный маршал авиации… – с рукой, прижатой к промокшей фуражке, к самолету подбежал полковник в плащ-палатке.
– Брось-брось, – отмахнулся Новиков. – Быстро куда-нибудь.
Они пробежали несколько десятков метров по кипящим от падающей воды лужам. Навстречу, взвизгнув, подрулил «хорьх», бешено мотающий «дворниками» по ветровому стеклу, главмаршал с полковником запрыгнули внутрь, и дверца машины сразу отгородила их от бушующей снаружи непогоды.
– Ну что, как обстановка? – спросил Новиков, стряхивая с колен тяжелые капли.
– Плохая обстановка, товарищ главный маршал…
– Можно Александр Саныч.
– Так точно. Тяжелые бои в течение всей последней недели, несем крупные потери. Слава Богу, что погода сегодня такая, хоть передышка ребятам будет.
Новиков посмотрел на него с некоторым удивлением.
– Полковник, доложитесь и объясните, что за ерунду вы несете, извиняюсь за выражение?
– Полковник Кремзер, зам начальника штаба 13-й воздушной армии. Очень тяжелая обстановка в воздухе со второго дня наступления, Александр Саныч, командарм вам сам доложит. Но такого я не видел, пожалуй, с сорок третьего. Сплошной клубок в небе, немцы озверели совсем.
Машину резко тряхнуло, и Новикова ударило о боковое стекло.
– Поосторожней, герой, не картошку везешь, – буркнул маршал с неудовольствием.
– Виноват, – не оборачиваясь, ответил шофер, наклонившийся к стеклу так, что чуть не утыкался в него носом. Дождь усилился до такой степени, что разглядеть что-либо за сплошной пеленой воды было сложно.
– М-да… Вовремя сели, – заметил Новиков. Полковник кивнул, полностью соглашаясь. Если бы главмаршал гробанулся на посадке, можно было бы сразу стреляться.
В штабе армии, куда они доехали минут через пятнадцать (ненамного быстрее, чем если бы шли пешком в хорошую погоду), их встретили растопленным камином, коньяком, горячим ужином и прочими редкими радостями прифронтового комфорта, доступного генералам. По отчету командарма, не сумевшему поймать Новикова в его перелетах с аэродрома на аэродром, воздушная армия дралась с полным напряжением и действительно несла тяжелые потери. К удивлению маршала, немцы ввели здесь в бой значительные силы истребительной авиации – которых у них, как считалось, уже не должно было быть. Противник дрался с ожесточением, которого фронт давно не встречал в своих операциях.
– Непрерывные воздушные бои на всем протяжении нашей оперативной зоны, – говорил командующий воздушной армией Рыбальченко, кусая себя за ус. – Штурмовые и бомбардировочные части атакуются непрерывно, мы вынуждены задействовать львиную долю истребителей на их прикрытие. Некоторые истребительные полки сведены за неделю к трети списочного состава, в штурмовых подразделениях положение ненамного лучше. Насыщенность германских позиций зенитными средствами просто невероятная.
Он постучал по карте карандашом.
Генерал-лейтенант прямо посмотрел в лицо Новикову. Тот был мрачнее ночи за окном.
– Я докладывал командующему фронтом неоднократно, но никаких мер не предпринимается, – продолжил командарм, слегка повысив тон. – Такое положение недопустимо! Мало того, что армия не получала новых машин и летчиков в течение почти месяца интенсивнейших боев, так еще мы должны выделять летчиков в распоряжение главупра без всяких объяснений! Я не знаю, чем вызван этот приказ, но как его выполнить – просто не представляю. Летчики падают от усталости или падают мертвыми, мы сумели собрать пять сводных эскадрилий, оставив машины в их старых полках, но это еще более обескровливает армию. Еще неделя таких боев – и все. Я закончил.
Новиков мрачно молчал. Рыбальченко молчал тоже, поскольку считал, что сказал уже достаточно для немедленного снятия с должности.
– Я не буду отчитываться перед вами о причинах и целях своих распоряжений, – наконец произнес маршал. – Но могу заверить вас, что это не моя прихоть и не глупость. Приказ этот был отдан именно в такое время, в какое диктовала обстановка. Я, конечно, виноват в том, что оторвался от центрального управления, а Александр Евгеньевич не сумел донести до меня тяжесть сложившейся обстановки, но такого я тоже не ожидал…
Он немного подумал и подытожил:
– Выполнение приказа о выделении эскадрилий разрешаю отложить.
Командарм явственно перевел дух.
– Ну не ругайся, не ругайся, – сказал Новиков. – Кто ж знал? Такое сейчас только на Третьем Белорусском. Ладно, две истребительные авиадивизии получишь завтра же, еще одной попрошу Науменко поделиться, у него сейчас тихо. Активных действий не прекращать! Балтийцы помогают тебе?
– Помогают, так точно.
– Вот и хорошо. Пусть возьмут на себя всю кромку берега, на весь радиус, чтобы тебе о ней думать вообще не пришлось. Я завтра буду в Кронштадте, поговорю с Самохиным – уверен, что он не откажет. Еще чего?
– Людей в полки.
– Будут. Из ленинградских учебных полков получишь. И технику россыпью завтра же начнут перегонять. Доволен?
– Доволен, Александр Александрович. Сердце болит, какие потери…
– Отвык уже…
– Да, отвык. Не сорок второй ведь на дворе и не сорок первый. Пластают нас, как повар свинью…
– Ладно, это временно, я надеюсь. Вот ведь южные соседи твои тоже подрались будь здоров, а теперь ходят как по Невскому.