Вариант «Бис» - Страница 178

178

– Леньку! – заорал он в восторге. —Леньку! Суки!!! Хрен вам!

Несколько пуль проныли совсем близко, еще одна ударилась в броню и отрикошетировала с почти кошачьим мяуканьем, затихающим на самой высокой ноте. Он продолжал поливать огнем затормозившие, пятящиеся фигуры, с радостью видя, как некоторые из них падают, неловко взмахивая руками. Из-за края самоходки, скрытого от него надстройкой, вылетел сержант, тоже что-то орущий и стреляющий на бегу. Борис перескочил через решетки, спрыгнул с высоты на землю, едва удержавшись на ногах, и тоже помчался вперед, опустошая диск автомата в одной длинной, почти непрерывной очереди.

Оказавшийся на пути мужик в зеленой куртке, с растерянным, почти собачьим лицом, выстрелил в него несколько раз из револьвера, но пули только рванули ткань гимнастерки, пропитанной кровью и грязью. Косая пулевая строчка автомата дотянулась до стрелявшего, с разворотом сшибив его на землю. Автомат комбата умолк, как и автомат пехотного сержанта. Выдернув из ножен кинжал и перекинув ППШ стволом в руку, пехотинец широким, мягким движением ушел от удара крепкого эсэсовца, тоже перехватившего свой автомат как дубинку, принял конец его размаха на приклад и в повороте погрузил острие кинжала в подмышку немца, развернув его мимо себя и стряхнув с кинжала уже за спину, назад. Двигался он потрясающе. Второй танкист отшатнулся, и сержант с криком ударил его автомат своим, крест-накрест. Дальше Борис не видел, потому что в него самого вцепился офицер-танкист, с лицом закопченным под негра из «Красных дьяволят». Комбат дважды пытался подсечь его ногу, и оба раза эсэсовец ловко избегал подсечки, сам пытаясь поднять противника на бедро. Рыча и вращая глазами, они крутились стоя, вцепившись один другому в предплечья, наклонившись так, что захлестнутые на занятых руках ремнями бесполезные автоматы били их при каждом рывке железными боками. Борис попытался рвануться назад, чтобы вцепившийся в него немец упал на колени или ослабил хватку, дав возможность хорошо влепить ногой, но тот удержался, а в спину плашмя ударило металлом – комбата прижало к танку, и навалившийся на него эсэсман начал буквально вскарабкиваться сверху, все ниже и ниже пригибая голову старшего лейтенанта к земле.

«Пистолет, – мелькнуло в голове. – Пистолет за пазухой!» Но ни возможности, ни секунды выдернуть пистолет уже не было, обеими согнутыми руками Борис удерживал руки немца, едва-едва не дотягивающиеся до его горла. Немец зарычал, выговаривая губами что-то свое, и старший лейтенант закричал – отчаянно, без слов, рывками ворочаясь уже прижатым к земле, пытаясь выползти из под мускулистого тела врага. Это не могло произойти с ним, потому что это всегда происходило с кем-то другим, потому что Ленька лежал совсем рядом, брошенный, за траками нехотя горящей «сушки», потому что немец был не больше и не сильнее его, потому что это и сейчас происходило с кем-то другим! Руки танкиста дотянулись до его горла, и всех сил Бориса едва хватало, чтобы удерживать его ладони не до конца сведенными, лягаясь изо всех сил, елозя по земле тазом и каждый раз обрушиваясь обратно под тяжестью прижавшегося к нему врага, который, оскалясь и шипя, продолжал давить его шею. Не помня себя, старший лейтенант ударил противника в лицо головой и тут же рванулся вбок, на ходу крутанувшись влево, лицом к немцу. Рука скользнула в узкую щель между его подбородком и плечом, и, провернувшись на ободранном боку, Борис опрокинул эсэсовца в сторону, сам оказавшись почти на его груди, цепким движением оцарапав лицо снизу вверх и зажав голову танкиста в согнутый колесом локоть.

Если бы он не попал на развороте рукой, немец прижал бы его сейчас лицом вниз, и все, конец; но теперь Борис сам изо всех сдавливал его горло, прижимаясь щекой к щеке. Изогнувшись, немец укусил его за плечо, отчаянно задирая неприжатую ногу, пытаясь зацепить его голову икрой, чтобы отодрать от себя. Комбат прижался к танкисту еще сильнее, обдирая брови об дергающиеся вправо и влево петлицы пытающегося вырваться человека.

– Все. Все. Тихо. Тихо… – выговорил он в щеку немца, напрягающего все мышцы, так что багровое лицо округлилось от желваков.

Тот продолжал отчаянно дергаться, короткими рваными движениями пытаясь высвободить руки, но откуда-то сбоку его, лежащего заломанным под Борисом, ударили с размаху сапогом в лицо. Старший лейтенант вскинул голову, не отпуская захват, – это был свой пехотинец в серой шинели с обгорелым низом, он уже заносил примкнутый штык для удара; позади перемещался вбок еще один, на ходу наклоняясь к земле.

– Нет! – выкрикнул Борис пехотинцу, и тот застыл с занесенной винтовкой. Немец замер, тоже глядя на направленный ему в лицо штык. Комбат двумя поворотами головы осмотрел окружающее пространство, увидев только нескольких бегущих солдат и еще одного рядом, волокущего убитого почему-то за ноги. Это были свои.

– Веревка есть?

Солдат отрицательно помотал головой.

– Ладно.

Борис встал с неподвижного танкового офицера, машинальными движениями отряхивая грудь. Тот продолжал лежать смирно, не отрывая глаз от раскачивающегося перед носом кончика штыка.

– Мотострелки?

– Да.

Только сейчас у Бориса включился слух и перепонки наполнились обычным военным шумом: автоматной стрельбой, приглушенным буханьем пушек, шарканьем и топотом человеческих ног. Потом он вспомнил о брате.

– Не трогать его! – сказал он пехотинцу-азиату и, хромая, вприпрыжку обогнул по-прежнему вяло дымящую, но уже без огня «Двести двадцать четвертую». Леня лежал под бортом – слава Богу, еще живой, рядом на корточках сидел немолодой солдат с санитарной сумкой, подсовывал ему что-то под нос.

178